Неточные совпадения
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору не того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй, не шути с огнем!»
— Гони его, родимая,
По шее! — «А не
хочешь ты
Солдаткой быть?» Я к
дедушке:
«Что делать? Научи...
Старик Обломов как принял имение от отца, так передал его и сыну. Он
хотя и жил весь век в деревне, но не мудрил, не ломал себе головы над разными затеями, как это делают нынешние: как бы там открыть какие-нибудь новые источники производительности земель или распространять и усиливать старые и т. п. Как и чем засевались поля при
дедушке, какие были пути сбыта полевых продуктов тогда, такие остались и при нем.
Девицы были уже взрослые и окончившие свое воспитание, наружности не неприятной, веселого нрава и,
хотя все знали, что за ними ничего не дадут, все-таки привлекавшие в дом
дедушки нашу светскую молодежь.
— Миловидка, Миловидка… Вот граф его и начал упрашивать: «Продай мне, дескать, твою собаку: возьми, что
хочешь». — «Нет, граф, говорит, я не купец: тряпицы ненужной не продам, а из чести хоть жену готов уступить, только не Миловидку… Скорее себя самого в полон отдам». А Алексей Григорьевич его похвалил: «Люблю», — говорит. Дедушка-то ваш ее назад в карете повез; а как умерла Миловидка, с музыкой в саду ее похоронил — псицу похоронил и камень с надписью над псицей поставил.
Васька лежит, растянувшись на боку, жмурит глаза и тихо мурлычет. Он даже оправдываться в взводимом на него обвинении не
хочет.
Дедушка отрывает у копченой селедки плавательное перо и бросает его коту. Но Васька не обращает никакого внимания на подачку.
Но из семейных разговоров знаю, что он был человек скромный,
хотя простоватый, и что
дедушка его не любил.
Галактион долго не соглашался,
хотя и не знал, что делать с детьми. Агния убедила его тем, что дети будут жить у
дедушки, а не в чужом доме. Это доказательство хоть на что-нибудь походило, и он согласился. С Харченком он держал себя, как посторонний человек, и делал вид, что ничего не знает об его обличительных корреспонденциях.
Грамота давалась мне легко,
дедушка смотрел на меня всё внимательнее и все реже сек,
хотя, по моим соображениям, сечь меня следовало чаще прежнего: становясь взрослее и бойчей, я гораздо чаще стал нарушать дедовы правила и наказы, а он только ругался да замахивался на меня.
Гости Карачунского из уважения к знаменитому «приисковому
дедушке» только переглядывались, а хохотать не смели,
хотя у Оникова уже морщился нос и вздрагивала верхняя губа, покрытая белобрысыми усами.
— Вот не угодно ли? — обратился к ним Карачунский, делая отчаянное усилие, чтобы не расхохотаться снова. — Парнишку
хочет сечь, а парнишке шестьдесят лет… Нет,
дедушка, это не годится. А позови его сюда; может быть, я вас помирю как-нибудь.
Благодарю за известие о водворении Бакунина в доме Лучших. Хорошо знать его на хороших руках, но я
хотел бы, чтоб ты мне сказал, на ком он затевает жениться? Может быть, это знакомая тебе особа — ты был
дедушкой всех томских невест. И я порадовал бы его матушку, если б мог сказать ей что-нибудь положительное о выборе ее сына. Неизвестность ее тревожит, а тут всегда является Маремьяна. [Речь идет об M. А. Бакунине. Об этом — и в начале следующего письма.]
Вследствие этого я
хотел было написать письмо между двух линеек, как, бывало, мы писали
дедушке поздравительные письма, но совестно стало: слишком ребяческая шутка и так же несвойственно моим летам, как и замечание о почерке, который, впрочем, довольно долгое время находят возможность разбирать.
Хотя я много читал и еще больше слыхал, что люди то и дело умирают, знал, что все умрут, знал, что в сражениях солдаты погибают тысячами, очень живо помнил смерть
дедушки, случившуюся возле меня, в другой комнате того же дома; но смерть мельника Болтуненка, который перед моими глазами шел, пел, говорил и вдруг пропал навсегда, — произвела на меня особенное, гораздо сильнейшее впечатление, и утонуть в канавке показалось мне гораздо страшнее, чем погибнуть при каком-нибудь кораблекрушении на беспредельных морях, на бездонной глубине (о кораблекрушениях я много читал).
На нем выражалась глубокая, неутешная скорбь, и я тут же подумал, что он более любил свою мать, чем отца;
хотя он очень плакал при смерти
дедушки, но такой печали у него на лице я не замечал.
Дедушка с неудовольствием промолвил: «Ну, как
хочешь; я ведь с своей Аксюткой не навязываюсь».
Нам опять отдали гостиную, потому что особая горница, которую обещал нам
дедушка,
хотя была срублена и покрыта, но еще не отделана.
Дедушка приказал нас с сестрицей посадить за стол прямо против себя, а как высоких детских кресел с нами не было, то подложили под нас кучу подушек, и я смеялся, как высоко сидела моя сестрица,
хотя сам сидел не много пониже.
Тут я узнал, что
дедушка приходил к нам перед обедом и, увидя, как в самом деле больна моя мать, очень сожалел об ней и советовал ехать немедленно в Оренбург,
хотя прежде, что было мне известно из разговоров отца с матерью, он называл эту поездку причудами и пустою тратою денег, потому что не верил докторам.
Вот как текла эта однообразная и невеселая жизнь: как скоро мы просыпались, что бывало всегда часу в восьмом, нянька водила нас к
дедушке и бабушке; с нами здоровались, говорили несколько слов, а иногда почти и не говорили, потом отсылали нас в нашу комнату; около двенадцати часов мы выходили в залу обедать;
хотя от нас была дверь прямо в залу, но она была заперта на ключ и даже завешана ковром, и мы проходили через коридор, из которого тогда еще была дверь в гостиную.
Дедушку с бабушкой мне также хотелось видеть, потому что я
хотя и видел их, но помнить не мог: в первый мой приезд в Багрово мне было восемь месяцев; но мать рассказывала, что
дедушка был нам очень рад и что он давно зовет нас к себе и даже сердится, что мы в четыре года ни разу у него не побывали.
Хотя я, по-видимому, был доволен приемом
дедушки, но все мне казалось, что он не так обрадовался мне, как я ожидал, судя по рассказам.
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она ехала поскорее к доктору; но как только я или оставался один, или
хотя и с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх остаться с
дедушкой, бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы к нам, как мне хотелось, не любили или так мало любили нас, что мое сердце к ним не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал к матери, как безумный, в тоске и страхе.
Мать подумала и отвечала: «Они вспомнили, что целый век были здесь полными хозяйками, что теперь настоящая хозяйка — я, чужая им женщина, что я только не
хочу принять власти, а завтра могу
захотеть, что нет на свете твоего
дедушки — и оттого стало грустно им».
Двери в доме были везде настежь, везде сделалась стужа, и мать приказала Параше не водить сестрицу прощаться с
дедушкой,
хотя она плакала и просилась.
Он сам видел, что после
дедушки полевые работы пошли хуже, и
хотел поправить их собственным надзором.
Дедушка уже без языка и никого не узнает;
хочет что-то сказать, глядит во все глаза, да только губами шевелит…» Новый, еще страшнейший образ умирающего
дедушки нарисовало мое воображение.
Отец ходил к
дедушке и, воротясь, сказал, что ему лучше и что он
хочет встать.
«
Дедушка, слышишь?
хочу я
Всё непременно узнать!»
Дедушка, внука целуя,
Шепчет...
— Нет, нельзя! — настойчиво ответила Нелли, — потому что я вижу часто мамашу во сне, и она говорит мне, чтоб я не ездила с ними и осталась здесь; она говорит, что я очень много согрешила, что
дедушку одного оставила, и все плачет, когда это говорит. Я
хочу остаться здесь и ходить за
дедушкой, Ваня.
Я и сказала: к
дедушке, просить денег, и она обрадовалась, потому что я уже рассказала мамаше все, как он прогнал меня от себя, и сказала ей, что не
хочу больше ходить к
дедушке, хоть она и плакала и уговаривала меня идти.
И скажи ему еще, что мне тяжело умирать…» Я и пошла, постучалась к
дедушке, он отворил и, как увидел меня, тотчас
хотел было передо мной дверь затворить, но я ухватилась за дверь обеими руками и закричала ему: «Мамаша умирает, вас зовет, идите!..» Но он оттолкнул меня и захлопнул дверь.
А на другой день все меня высылала несколько раз поутру,
хотя я и сказала ей, что
дедушка приходил всегда только перед вечером.
— Когда мы приехали, то долго отыскивали
дедушку, — отвечала Нелли, — но никак не могли отыскать. Мамаша мне и сказала тогда, что
дедушка был прежде очень богатый и фабрику
хотел строить, а что теперь он очень бедный, потому что тот, с кем мамаша уехала, взял у ней все дедушкины деньги и не отдал ей. Ока мне это сама сказала.
Когда же я рассказала, то мамаша опять очень обрадовалась и тотчас же
хотела идти к
дедушке, на другой же день; но на другой день стала думать и бояться и все боялась, целых три дня; так и не ходила.
Любопытство мое было возбуждено в последней степени. Я хоть и решил не входить за ней, но непременно
хотел узнать тот дом, в который она войдет, на всякий случай. Я был под влиянием тяжелого и странного впечатления, похожего на то, которое произвел во мне в кондитерской ее
дедушка, когда умер Азорка…
Сергей не
хотел будить
дедушку, но это сделал за него Арто. Он в одно мгновение отыскал старика среди груды валявшихся на полу тел и, прежде чем тот успел опомниться, облизал ему с радостным визгом щеки, глаза, нос и рот.
Дедушка проснулся, увидел на шее пуделя веревку, увидел лежащего рядом с собой, покрытого пылью мальчика и понял все. Он обратился было к Сергею за разъяснениями, но не мог ничего добиться. Мальчик уже спал, разметав в стороны руки и широко раскрыв рот.
Трофим Николаевич подходит, пошатываясь, к
дедушке и, наклонясь к его уху,
хочет, вероятно, пожелать ему доброго здравия, но только икает и как-то неблаговидно сопит, что чрезвычайно смешит молодушек;
дедушка же, почуяв носом сильный запах сивухи, пятится ближе к стене.
— Ив кого это он у меня, сударь, такой лютый уродился! Сына вот — мнука мне-то — ноне в мясоед женил, тоже у купца дочку взял, да на волю его у графа-то и выпросил… ну, куда уж, сударь, нам, серым людям, с купцами связываться!.. Вот он теперь, Аким-то Кузьмич, мне, своему
дедушке, поклониться и не
хочет… даже молодуху-то свою показать не привез!
А один — risum teneatis, amici [Воздержитесь от смеха, друзья.] — даже такую штуку предложил: лягушек, говорит, беспременно из нашей реки чтобы выжить, потому что река эта завсегда была наша,
дедушки наши в ней жили, и мы
хотим жить…
— Тебе что за дело? Спрашивают тебя,
хочешь ли идти со мной да с
дедушкой Коршуном?
То будто умер
дедушка (опять сцена с разговорами,
хотя никакого
дедушки не было), ему оставил миллион, а Порфишке-кровопивцу — шиш.
— Вот, говорит, копили вы,
дедушка, деньги, копили, а — что купили? И начнёт учить, и начнёт, братец ты мой! А я — слушаю. Иной раз пошутишь, скажешь ему: дурачок недоделанный, ведь это я тебя ради жадовал, чтоб тебе не пачкаться, чистеньким вперёд к людям доползти, это я под твои детские ножки в грязь-жадность лёг! А он — вам бы, говорит, спросить меня сначала,
хочу ли я этого. Да ведь тебя, говорю, и не было ещё на земле-то, как уж я во всём грешен был, о тебе заботясь. Сердится он у меня, фыркает.
— Он? Хороший, — неуверенно ответила Люба. — Так себе, — добавила она, подумав. Ленивый очень, ничего не
хочет делать! Всё о войне говорит теперь,
хотел ехать добровольцем, а я чтобы сестрой милосердия. Мне не нравится война. А вот
дедушка его чудесный!
Её — боялись; говорили, что она знакома с нечистой силой, что ей послушны домовые, стоит
захотеть ей, и корова потеряет удой, лошадь начнёт гонять по ночам
дедушка, а куры забьют себе зоба. Предполагалось, что она может и на людей пускать по ветру килы, лихорадки, чёрную немочь, сухоту.
Хотя дедушка мой ничего не сказал на такие слова, но был совершенно побежден ими.
Танюша проворно разделась, легла в постель, велела затворить ставни в своей горнице и
хотя заснуть не могла, но пролежала в потемках часа два;
дедушка остался доволен, что Танюша хорошо выспалась.
— Полюбились
дедушке моему такие рассказы; и
хотя он был человек самой строгой справедливости и ему не нравилось надуванье добродушных башкирцев, но он рассудил, что не дело дурно, а способ его исполнения, и что, поступя честно, можно купить обширную землю за сходную плату, что можно перевесть туда половину родовых своих крестьян и переехать самому с семейством, то есть достигнуть главной цели своего намерения; ибо с некоторого времени до того надоели ему беспрестанные ссоры с мелкопоместными своими родственниками за общее владение землей, что бросить свое родимое пепелище, гнездо своих дедов и прадедов, сделалось любимою его мыслию, единственным путем к спокойной жизни, которую он, человек уже не молодой, предпочитал всему.
Дедушка дивился тому иногда, но продолжал жить попрежнему, по-старинному: он так же столько же ел и пил, сколько и чего
хотела душа, так же одевался, не справляясь с погодою, отчего начинал иногда прихварывать.
Притом
дедушка был самой строгой и скромной жизни, и слухи, еще прежде случайно дошедшие до него, так легко извиняемые другими, о беспутстве майора поселили отвращение к нему в целомудренной душе Степана Михайловича, и
хотя он сам был горяч до бешества, но недобрых, злых и жестоких без гнева людей — терпеть не мог.
Староста уже видел барина, знал, что он в веселом духе, и рассказал о том кое-кому из крестьян; некоторые, имевшие до
дедушки надобности или просьбы, выходящие из числа обыкновенных, воспользовались благоприятным случаем, и все были удовлетворены:
дедушка дал хлеба крестьянину, который не заплатил еще старого долга,
хотя и мог это сделать; другому позволил женить сына, не дожидаясь зимнего времени, и не на той девке, которую назначил сам; позволил виноватой солдатке, которую приказал было выгнать из деревни, жить попрежнему у отца, и проч.